Страницы жизни великого русского писателя.
Выпуск 4
Первый гимназический день, солнечный и погожий, развеял печаль и тоску по родным юного первоклассника: «…как нарядны мы были! Все с иголочки, все прочно, ловко, все радует: расчищенные сапожки, светло-серое сукно панталон, синие мундирчики с серебряными пуговицами, синие блестящие картузики на чистых стриженных головках, скрипящие и пахнущие кожей ранцы, в которых лежат только вчера купленные учебники, пеналы, карандаши, тетради… А потом – резкая и и праздничная новизна гимназии: чистый каменный двор, сверкающие на солнце стекла и медные ручки входных дверей, чистота, простор и звучность выкрашенного за лето свежей краской коридоров, светлых классов, зал и лестниц; звонкий гам и крик несметной юной толпы…»
«В первый день в гимназии всегда интересно: молебен в сборной зале, а затем, в классах выбор парты и диктовка классным наставником, какие учебники надо приобрести…»
Со следующего дня началось учение, которое Бунину с его феноменальной памятью и наблюдательностью в первое время давалось очень легко. «Учился я легко; хорошо только по тем предметам, которые более или менее нравились, по остальным – посредственно, отделываясь своей способностью быстро все схватывать, кроме чего-нибудь уж очень ненавистного, вроде аористов». Проблемы с уроками начались позже, когда стали изучать точные науки, особенно математику.
«Что еще сказать о моих школьных годах? За эти годы я из мальчика превратился в подростка. Но как именно совершилось это превращение, опять один Бог ведает. А внешне жизнь моя шла, конечно, очень однообразно и буднично. Все то же хождение в классы, все то же грустное и неохотное ученье по вечерам уроков на завтра, все та же неотступная мечта о будущих каникулах, все тот же счет дней, оставшихся до святок, до летнего отпуска, – ах, если бы поскорей мелькали они!»
На каникулы Иван уезжал уже в Озерки, в имение, которое перешло к Буниным в мае 1881 года по наследству после смерти Анны Ивановны Чубаровой, бабушки писателя по материнской линии. Усадьба, расположенная на склоне балки над прудом, состояла из хозяйственных построек и одноэтажного дома с садом. Она была намного живописнее, чем в Бутырках, с землёй более двух тысяч десятин, большим фруктовым садом, за которым была березовая роща, и аллей серебристых тополей, ведущей к дому.
Дом был деревянным, на низком фундаменте, его высокая красная крыша виднелась из окружающего сада. Большие окна с цветными вверху стеклами смотрели в сад, где в романтическом запустении росли яблони, вишни и две древние груши с мелкими плодами.
Перед домом поднималась высокая ель – «заветная», как называл её писатель. Среди кустов сирени, спускающихся к пруду, росла старая черемуха – приют соловьев. В мае из её зеленой гущи от зари до зари раздавалось их пение.
В романе «Жизнь Арсеньева» И.А.Бунин так описывал усадьбу: «… уютный двор, окруженный старинными службами, старинный дом с деревянными колоннами на двух крыльцах, темно-синие и багряные стекла в окнах зала…»
Не менее интересен фрагмент её описания в рассказе «Антоновские яблоки»: «Сад славился своей запущенностью…, а дом – крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, — ветки лип обнимали его, — был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, — так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз, — окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, — два старых больших крыльца с колоннами.
Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета… Во всех комнатах – в лакейской, в зале, в гостиной – прохладно и сумрачно: это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места.»
В Озерках летом Иван вместе с друзьями плавал по пруду на плоту из старых ворот, играя в индейцев.
«««Продолжение следует»»»
