Выпуск 6 (заключительный).
«В мещанском быту был ряд общесемейных дел, когда к их выполнению привлекались все домочадцы, за исключением главы дома и младенцев. Это и рубка капусты осенью, и сплошная генеральная уборка квартиры перед Рождеством и Пасхой, это и ежегодная сушка и проветривание на открытом воздухе всего содержимого платяных шкафов и сундуков, узлов, но особое место по напряженности и тяжести работы занимала тогда ежемесячная стирка белья.
Во-первых, накануне надо было натаскать воды из колонки, находящейся за полтора квартала /…/ для чего в теплое время года пользовались особыми укороченными коромыслами, опирающимися сзади на оба плеча, а зимой – санками. /…/ Заполнялись все возможные ёмкости. /…/ На следующий день с раннего утра в нашей маленькой кухне кипела работа – часть белья кипятилась на загнетке с древесной золой и поташом, одновременно другая часть стиралась с мылом в деревянных корытах. Было душно, парко, все были в поту. На следующий день с утра моя матушка снаряжалась полоскать бельё в речке Лучок. Мокрое тяжелое бельё мама несла на том же коротком коромысле в узлах, один узел поменьше нёс и я./…/
Часть ручья была закрыта специальным помещением в виде длинного деревянного сарая, вернее, галереи. В ней могли помещаться десятка полтора – два женщин прачек. Этот ручей был тогда достаточно чистым с прозрачной холодной и летом водой ключевого происхождения. Бельё штука за штукой прополаскивалось в воде, отжималось и укладывалось на каменную гладкую плиту на берегу. Затем женщины брали в руку валёк и били им по сложенной штуке белья, переворачивая и выбивая из него лишнюю влагу. Операция с битьём и переворачиванием белья повторялась несколько раз. Удары вальком, гулкие голоса женщин, их смех и подзуживание друг друга сливались в общий весёлый шум, поднимающийся к высокому двухскатному потолку галереи, а хорошо обработанное бельё наполняло её приятным запахом. /…/ за день приходилось сделать два, а то и три таких похода с бельём в тёплое время, зимой же с санками обходились одним разом. На следующий день подсохшее во дворе бельё делилось на две части.
Льняное и полотняное бельё обрабатывалось рубелём /…/, а также скалкой. Хлопчато-бумажное и шерстяное бельё гладились утюгом».
«Как лечились ельчане нашего круга? В основном старались обойтись домашними средствами. В доме имелись йод, питьевая сода, аспирин, пирамидон от головной боли, валерьянка, капли датского короля, горчичники, банки медицинские, спринцовка, бинты, ляпис для сведения мозолей, медицинский термометр, спирт – денатурат и чистый спирт. При замеченной температуре старались напоить чаем с малиновым вареньем и потеплее укутать. При гнойных нарывах и фурункулах испекали луковицу покрупней, разрезали её пополам и прибинтовывали к больному месту. На больной зуб клали пирамидон, капали йодом в дупло или клали кусочек ваты, смоченной спиртом, а когда ничего не помогало, шли к зубному врачу. При некоторых затяжных нарывах и ломотах в пояснице не чурались пойти к бабке, известной своим искусством заговаривать болячки.
При более серьёзных заболеваниях как детей, так и взрослых, в том числе и смертельно опасных, приглашали фельдшера Сокольского, жившего в пяти минутах ходьбы на Рождественской, который вручая все необходимые рецепты, делал уколы или ставил пиявки. Он же, в крайнем случае, приглашал одного или двух докторов, которые приезжали для консилиума».
Как можно видеть из этих воспоминаний, жизнь мещанского слоя елецких горожан протекала «в неустанных трудах и заботах, как прокормить досыта и уютить крепкой крышей свою растущую семью. Она была далека от современного, доставляемого техникой, комфорта. Практически тогда не было электрического света, газа, санитарных удобств в домах, холодильников, ванн, телефонов, радио, центрального отопления и многого другого. Люди того времени передвигались по городу, в основном, на своих двоих, не было ни машин, ни мотоциклов, практически не было велосипедов, а извозчики были мало доступны.
Люди не голодали, но и не баловались тортами и заморскими фруктами. Ассортимент овощей на базаре был ограничен, колбасу «палками» не брали, месяцами пробавлялись солониной, почти половину своего века постились, конфетами и игрушками своих многочисленных детей не баловали, а больше загружали всякими домашними делами, коих было несть числа. /…/ При болезнях приглашали фельдшера, при родах акушерку. При всём достатке, позволявшем, скопив за 10 – 20 лет деньжат, построить или купить небольшой домишко, мещанин, /…/ еле сводил концы с концами. Не могло быть и речи о найме прислуги, и хозяйки немалых, как правило, семей, были придавлены глыбой всевозможных домашних дел, к которым добавлялись ещё и всякие приработки, без которых бюджет мещанина был несводим.
С другой стороны, жизнь того же мещанина была стабильной, что один год, то и другой. Без хлопот всё можно было купить в лавке, магазине, на базаре, в том числе и деликатесы, и обновы членам своей семьи /…/ Нравственная атмосфера была, хотя отнюдь не идиллична, но, во всяком случае, упорядочена, уравновешена и поддерживалась привычными традициями.
Это, несомненно, чувствовалось даже нами, дошкольниками, что придавало детскому восприятию жизни черты доминирующей беззаботности и постоянной охоты к играм, чаще весьма подвижным и инициативным. Бывало, за длинный летний день набегаешься, наиграешься по всякому, вечером ноги гудят. Наскоро поужинаешь, помоешь ноги и скорее в кровать. Всё в голове закрутится, завертится, и ты погружаешься в благодатный сон»
