Литературно-мемориальный музей И.А. Бунина

(к 150 — летию со дня рождения И.С. Шмелёва)

Выпуск 5.

Вернувшись из Крыма в Москву весной 1922 года, Шмелёв  начал хлопотать об отъезде за границу, куда его уже давно  настойчиво звал Бунин.  20 ноября 1922 года  супруги  выехали, по официальной версии, для лечения в Берлин.   О прибытии в Германию  Шмелёв  сразу  известил Бунина:

«Дорогой Иван Алексеевич, после долгих хлопот и колебаний – ибо без определённых целей, как пушинки в ветре, проходим мы с женою жизнь, — пристали мы в Берлине /…/. Почему я в Берлине? Для каких целей? Неизвестно./ …/ ¼ % остается надежды, что наш мальчик каким-нибудь чудом спасся. Не это невероятно. Всего не напишешь. /…/ осталось во мне живое нечто – наша литература, и в ней – Вы, дорогой, теперь только Вы, от кого я корыстно жду наслаждения силой и красотой родного слова, что может  и даст толчки к творчеству, что может заставить принять жизнь для работы».

В январе 1923 года Шмелевы, благодаря бунинским  уговорам и хлопотам,  перебрались во Францию и  обосновались  в Париже. Есть несколько дневниковых записей Веры Николаевны, относящихся к  их встречам в первые месяцы приезда:

  18 января.

« Вечером у нас Шмелевы и Цетлины. Иван Сергергеевич  читал «Это было», что он хочет прочесть на вечере. Читает он хорошо, увлекаясь».

27 января.

  «Были у Цетлиных. Интересный разговор о поэтах, почему поэт должен быть консервативным, должен быть порождением быта. Ян развивал свою теорию о воспоминаниях, о наследственности, об органичности в поэзии. /…/ Шмелев сначала был как-бы задет, но затем, когда Ян объяснил, что он говорит о духовности в наследстве, то согласился. Ян говорил: «Вот и ваш талант объясняется, может быть, тем, что предки ваши были староверы, жили духовно, боролись из-за веры. Тут уже начинается культура». Шмелев говорил, что он думал о влиянии на литературу церкви, духовных служб, что они играли в жизни писателей большую роль».

6 марта.

«Днем были Шмелевы. Гуляли в Булонском лесу, потом зашли к нам, пили чай. Я прочла письма из Москвы. Ольга Александровна меня всегда успокаивает. Может быть, отчасти оттого, что её горе самое большое: расстреляли, замучили и неизвестно куда кинули сына. А сын у них, кажется, правда был чудесный, храбрый, благородный».

 Лето этого года  Шмелевы  провели  у  Буниных в Грассе на вилле «Мон-Флери». 20 мая Вера Николаевна писала супруге  Шмелева:

«Милая, дорогая Ольга Александровна, не знаю еще, какой будет Ваш ответ, но я хочу еще раз сказать Вам, что Вам необходимо приехать к нам и жить до тех пор, пока мы не надоедим Вам. Ян по-детски радуется, что Иван Сергеевич будет жить вместе с ним. Для Ивана Сергеевича Грасс прямо необходим. Сюда присылают на поправку нервных людей. Я вижу по Яну и по себе, как здешний воздух успокаивает. Дом у нас большой. Мы можем Вам  предложить 2 комнаты с чудным видом на море и горы Эстерель. Вы будете жить над нами, и если захотите уединиться, то это сделать легко. Сад у нас большой, 2 гектара. Перед домом площадка, на которой 8 пальм, около входной двери два куста гелиотропа. Сад идет по горе, на которой есть и оливки, и хвойные деревья, и фруктовые деревья даже. Порою кажется, что живешь в раю».

Здесь, на вилле,  Иван Сергеевич смог дописать эпопею «Солнце мертвых» о большевистском терроре и голоде в Крыму, и здесь же появились  первые разногласия  писателей, обусловленные большой разницей в характерах, темпераментах, взглядах.  Свидетельством этого могут  служить следующие записи Веры Николаевны о Шмелёве:

 17 июля.

  «Трудный он человек – или молчит с обиженным видом или кричит возбужденно о вещах всем известных, тоном пророка. /…/ Он породы Горького, Андреева, а не Яна, даже не Куприна. Ему хочется поучать, воспитывать, поэтому сам слушать не умеет».

17 августа .

  « В нем как бы два человека: один – трибун, провинциальный актер, а другой – трогательный человек, любящий все прекрасное, доброе, справедливое».

Иван Алексеевич, как всегда, был более категоричен, выражая своё мнение через несколько месяцев  в письме к Тырковой — Вильямс: «Тяжелый  во всех смыслах человек!»

(продолжение в следующем выпуске)

(к 150 — летию со дня рождения И.С. Шмелёва)

Выпуск 4.

Время, когда создавалась повесть «Неупивамая чаша», было очень непростым для Шмелёва.  Мучила тревога за  единственного, горячо любимого сына – офицера Добровольческой армии.

 Об этом он  рассказывал Бунину  в ноябрьском письме:

«Мой сын… мой мальчик – я не знаю, что теперь с ним, где он, жив ли. /…/ О, дорогой Иван Алексеевич! Спасибо Вам за доброе дружеское чувство. Мы так истерзаны! 10 месяцев я его не вижу. 8 месяцев он не знает, живы ли мы и где. Жизнь для меня – ад, мука./…/ Спокойно работать, для души, силы нет. А как бы хотелось! /…/ Жизнь мучит, но зато очень дорогостоящий учитель. /…/ А пока Вас, дорогой друг Ив. Алексеевич, обнимаю и да хранит вас Бог. Оля благодарит Вас за готовность что-нибудь сделать для нас, для нашего мальчика. Наш сердечный привет Вере Николаевне».

Спустя две недели Бунины получили еще одно письмо от Шмелёва, уже  с хорошими новостями:

«Сын приехал, болен, кажется, затронуты верхушки легких / …/ привет сердечный Вам и Вере Николаевне. Жена и сын горячо благодарят Вас за участие. Сын получил 8 недель поправки./…/

Газеты приходят через 5 № в 6-й. К счастью, прочел Ваш очерк «Из великого дурмана». О, чудесно! Пишите, больше пишите, дорогой, чтимый мой старинный товарищ. Если можно, вышлите мне те №№, где Ваши очерки были – заказной почтой. Наголодался». Но  радость Шмелевых была недолгой.

В 1920 году   Сергей Шмелев отказался уехать с однополчанами — врангелевцами на чужбину и остался в Крыму, поверив в объявленную большевиками амнистию.  В январе 1921 года  он без суда и следствия вместе с сорока тысячами других участников «Белого движения» был расстрелян. Иван Сергеевич долго об этом не знал, искал, ходил по кабинетам чиновников, посылал запросы, просил влиятельных знакомых о помощи.

Бунины, уже к тому времени эмигрировавшие и жившие во Франции, узнали   об этой трагедии весной.   10 мая  Вера Николаевна записала в дневнике:

«Вечер мы провели с Эренбургом. /…/  Белых он ненавидит. По его словам, офицеры остались после Врангеля в Крыму главным образом потому, что сочувствовали большевикам, и Бэлла Кун расстрелял их только по недоразумению. Среди них погиб и сын Шмелева… трудно представить себе, что теперь с его родителями. По рассказам Эренбурга, телеграмма, которой отменялся расстрел, опоздала».

(продолжение в следующем выпуске)

(к 150 — летию со дня рождения И.С. Шмелёва)

Выпуск 3.

Февральские события 1917-го года  Шмелев встретил восторженно, с надеждой   на перемены к лучшему, к  выходу  из той  тупиковой ситуации, в которой  оказалась Россия. В качестве корреспондента журнала «Русские ведомости» он отправился в Сибирь с эшелоном за освобожденными Временным правительством политическими заключенными.

Бунин  же решительно не принял  Февральскую революцию. Не имел он и иллюзий насчет благоразумия народа, его «особенного» трудолюбия и  долготерпения . 13 августа  в селе Глотово Елецкого уезда он записал в дневнике:

 «Ходили с Юлием /…/ Сидели в лощинке, читали газету. Потом по деревне. Грязь, все развалено. Собственно, никто ничего не делает почти круглый год. А Шмелевы лгут, лгут про русский народ!» 

 

Последовавшая затем  Октябрьская революция  и гражданская война только усилила его позицию против большевиков.

   Октябрьский переворот не поддержал уже и Шмелев. Он был сильно разочарован, видя,  что новая власть  несет не только разруху и неразбериху,  но и разрушение  государственности, морали,  сея повсеместно  жестокость и террор.

   Лето 1918 года, чтобы переждать трудное время, он с семьей  решает  провести  на юге.  17 июля  Бунин получает его письмо из Харькова:

«Дорогой Иван Алексеевич. Ура! Я тут, я чуть жив, но я человек и двигаюсь дальше, в Алушту. Мы здесь с женой /…/. Изведали море горя, ущемлений. /…/ Если будете на юге – хорошо бы повидаться. Придется устраивать мне вечера – иначе сдохнем». 

 

Через 10 дней, сообщив  о прибытии в Алушту, он  приглашает принять участие в предполагаемом издании серии «Дешевая библиотека» в Харькове или Киеве, и спрашивает:

«Как живете? Дорого ли в Одессе? Не собираетесь ли в Ялту?/…/ Если попадете в Ялту – обязательно приеду повидаться денька на 3». 

Тогда же на окраине  Алушты  Шмелёвы   приобрели  земельный участок с домом, назвав его «дачкой».  

О своей жизни здесь он писал Бунину в феврале 1919 года:

 «Здравствуйте, дорогой Иван Алексеевич! И вот пишу Вам письмо. Дойдет ли? /…/ Живы ли? /…/ надеюсь, что живы, хоть чуть-  чуть. Был у нас проскоком С.Як. Елпатьевский недели 3 тому /…/  Говорит – Иван Алексеевич потонул в газетах… и чувствует себя хорошо.   /…/ у нас сравнительно спокойная жизнь прерывается зверствами: за эти 5-6 месяцев здесь удушены двое знакомых /…/ с целью ограбления. /…/  я приступил к изучению французского языка. О, сколь наш язык богаче! Нутром чую, что богаче. Не словами, а тонкостями, гибкостью формы…»

Здесь,  в «глинобитном домике в 2 комнаты» на горе, с видом на море,   Иван Сергеевич напишет повесть «Неупиваемая чаша». Опубликована она будет в сборнике «Отчина», выпущенном  в Крыму накануне прихода большевиков в октябре 1919 года.

 В газете «Одесский листок» рецензент Б.С. Вальбе представит её как «самое значительное и интересное в чисто художественном смысле» произведение сборника  и сопоставит с бунинскими мотивами:

«Неупиваемая чаша» Ив. Шмелева – это повесть о крепостном человеке Илье Шаронове, ставшем художником милостью Божией. Есть что-то бунинское в этой новой повести Шмелева и по сюжету, и по  необычной для Шмелева торжественности стиля. Но какая разница в общем ощущении этих двух художников. В «Неупиваемой чаше» нет бунинского и вообще «дворянского» сокрушения духа. Шмелев – тут прежде всего художник радости, большой человеколюбец, весь погруженный в народ. /…/ сборник открывается «Путевой книгой» Бунина – стихами, преисполненными тонкого философско-элегического аромата, свойственным бунинским стихам».

(продолжение в следующем выпуске)

(к 150 — летию со дня рождения И.С. Шмелёва)

Выпуск 2.

 

Бунин и Шмелёв встречались достаточно часто, особенно с 1909 года  в  «Литературном кружке «Среда», будучи его постоянными активными участниками, как на простых собраниях, так и на торжественных.   В 1915 году, на праздновании 25-летнего юбилея московского журнала «Вестник воспитания» председателю кружка, Ю.А. Бунину, от старых товарищей по «Среде» была преподнесена чернильница с 19 выгравированными именами, среди которых были имена  И. Бунина и И. Шмелева.   На мартовском вечере сборника «Клич»,   сбор от которого предназначался фонду «Дня печати» на помощь жертвам войны, проходившем в кружке,  они   выступали с чтением своих  рассказов.  

А еще ранее, в 1912,  И. Шмелев  принимал участие в чествовании Бунина в связи с 25-летним юбилеем  литературной деятельности   в Большом зале Литературно-художественного кружка «Среда». Он ценил талант Ивана Алексеевича, внимательно следил за новыми публикациями,  особенно восхищался поэтическим даром.

В письме  Бунину 10 марта 1916 года, описывая своё непростое душевное состояние  и тревогу за сына, воевавшем на фронте Первой мировой,  он   говорит:

«Дорогой Иван Алексеевич, так мне хочется сказать – дорогой, ибо Вы и есть дорогой.  /…/ Давно уже, только прочитал Ваши стихи в «Летописи», хотел писать Вам.  /…/ Чудесно, глубоко, тихо. Лучше я и сказать не могу. Я их выучил наизусть. Я ношу их в себе. Чудесно! Ведь в «Шестикрылом» вся русская история, облик жизни. Это шедевры, дорогой. Вы это знаете сами, но я хочу, чтобы Вы знали, что я чувствую это. И «Слово», и «Поэту». Это лучшее, что было последнее время для меня. /…/ Да будут благословенны поля орловские, вскормившие Вас, дорогой поэт.»

Через несколько дней пришел ответ:

«Дорогой друг, истинно братски обнимаю Вас за Ваше письмо, очень благодарю и не умею сказать, как желаю Вам крепости, счастья, работы./…/   Очень понимаю Вас, так как и сам не запомню столь тяжкого для моей души года, как последний. Но что же! – надо жить, крепиться – говорю эту старую фразу сознательно и искренно. Простите столь короткое письмо, я никогда не умел писать писем, а сейчас особенно – нынешнюю зиму я иногда не в состоянии написать пять строк путных. В апреле надеюсь быть в Москве и видеть Вас и говорить с Вами».  

  Спустя месяц, 10 апреля,  в другом письме к Бунину Шмелев признавался:

«/…/ Вас,  дорогой, хочется читать, читать… вы не поверите, как велико всегда для меня наслаждение прикасаться к святой чистоте искусства! /…/

Сердечно благодарю за душевное, славное письмо Ваше. Оно влило бодрость и умягчило мою скорбь. А пережил я немало.

  А как я соскучился, так долго не видя Вас. Вы в Москве – и будто все на месте, и литература  будто у себя дома и работает. Нет Вас  — что-то не то. Истинно так. Я говорю это – и это чувствую. С Вами радостно и спокойно как-то. Крепко Ваш Ив. Шмелев».  

   Грядущие перемены в стране ощущались все сильнее, но обычная жизнь, с её повседневными хлопотами, надеждами и тревогами продолжалась.  13 января 1917 года, Иван Алексеевич, находившийся в Москве, получил записку от писателя И.А. Белоусова с шутливым текстом:

«Дорогой мой!
Шмелев, Кипен и Серафимович
Затеяли сыграть квартет…
Нет!
Они затеяли сниматься (в фотографии НП.П. Павлова у Петровских ворот).

Завтра, 14 января в час дня тебя очень просят приехать в фотографию. Юлий Алексеевич согласился, — я тоже приеду. /…/ приезжай, пожалуйста».

(к 150 -летию со дня рождения И.С. Шмелёва)

Выпуск 1.

Январским вечером 1908 года в уютной квартире драматурга Разумовского на втором этаже старинного деревянного дома было шумно.  Московские писатели собрались, чтобы  послушать новую пьесу  Ивана Шмелёва. Среди присутствующих были и супруги Бунины. Из памяти Веры Николаевны со временем стерлись многие детали,  в частности,  дата и повод: «была ли это «Среда» или просто литературный вечер?»   Запомнились  «гостеприимные хозяева, обильный ужин с горячими закусками», но  больше всего – автор пьесы, Иван Сергеевич Шмелев. В «Беседах с памятью» она вспоминала:

     «Небольшого роста, с нервным асимметричным лицом, с волосами ежиком, с замоскворецкими манерами, он произвел впечатление колючего и самолюбивого человека. Видимо, он волновался и был рад приступить к чтению. Содержание пьесы выпало у меня из памяти, но, вероятно, что-то из военной жизни, так как один герой был денщик». Очень удивил Муромцеву один момент: на замечание Бунина об одной фразе в пьесе он отреагировал достаточно резко, в тоне, не принятом среди писателей. Но Иван Алексеевич не обиделся. Он   уже тогда немного знал Ивана Сергеевича,  признавал его дарование  и не обращал внимания на эту черту характера. Собратья по перу ценили Шмелева, прежде всего, за  талант московской богатой русской словесности.  Георгий Гребенщиков писал:

    «Неказист он был на вид, не высок, не дороден, а сух; к тому же сутул, лицо даже неправильно, но сильно, выразительно, взгляд решительный, прямой, зоркий, жесты широкие, сиповатый голос басил, когда надо, вопил тенором, когда убеждал кого-либо или утверждал прямоту и правду. Нервный, живой, подвижный и весь московский в слове /…/» 

Уроженец Москвы,  выросший  в семье потомственных купцов, Иван Сергеевич  с детства, так же, как и Бунин, хорошо знал простой народ. Мастеровые, работавшие у отца – подрядчика, хозяина большой плотничьей артели,  оставили в памяти добрые чувства, вызвали по его словам, « любовь и уважение к этому народу, который все мог». Их язык,  меткие выражения, старинные обычаи, традиционный уклад жизни – все это впоследствии   и отразилось  в его произведениях. Он раскрывал душу русского человека,  её потаенные уголки; описывал нелёгкую жизнь обычных людей.  

Иван Алексеевич уже тогда  всё это прекрасно видел и отмечал.

Спустя  три года Бунин и Шмелёв  станут  участниками в «Товарищества издательстве писателей» сначала в Санкт-Петербурге, а затем в Москве. Причем, в столичном издательстве  будут избраны членами Наблюдательного  комитета.   Новые  бунинские рассказы,  повесть Шмелева  «Человек из ресторана», а также книги А.М. Горького и И.А. Новикова стали первыми изданиями  московского «Книгоиздательства писателей»

 О рейтинге популярности среди читателей    В.Н. Муромцева сообщала  Бунину в письме от 13 сентября 1912 года:

«Вчера я со всеми говорила о выкупе книг. /…/ В книгоиздательство уже пришли заказы.

В Одессу больше всего требуют тебя, потом идет Шмелев, затем Горький и, наконец, Новиков,  а в Петербурге Горький, ты, Шмелев и Новиков».

И тогда же критики всё чаще стали сравнивать их произведения,  обращая внимание на схожесть и различия. 

Так,   в 1912 году  Н. Кондратьев в статье «Всегда старое, всегда новое» в петербургском журнале «Неделя» писал:

«Вот перед нами небольшой рассказ Ив. Бунина «Хорошая жизнь» /…/ Старая тема. Показано, как глубоко коренятся в «душе деревни» страсти к «своему», к наживе. Но это не все. Есть еще вопрос: как показать? Показано по-новому.

Очевидно, у Ивана Шмелёва, талантливого автора «Человека из ресторана», — легкая рука. У Бунина – тот же своеобразный прием обрисовки героя, что и там. Рассказ ведется самой Жоховой, на языке её среды. И это сильно помогает все время видеть перед собой образ ловкой, своеобразной женщины. /…/ И автор удивительно художественно показал её нам, показал старое в новой форме».

 

В  другой рецензии, уже на первый  сборник «Слово», помещенной в московской газете «Раннее утро» 13 сентября 1913 года, было отмечено: «Лучшая вещь в сборнике —  «Росстани» И. Шмелева. / …/ обращает внимание рассказ И. Бунина  «При дороге».   

 А еще через год, в интервью под заглавием «На литературные темы»  газете «Одесские новости»   Д.Н. Овсянико- Куликовский, говоря о творчестве  Бунина, Зайцева, Шмелёва, Куприна,  констатировал:  « Из произведений этих писателей брызжет здоровый, бодрый талант».

Как впоследствии в эмиграции вспоминал Шмелев в письме О. Бредиус-Субботиной, в годы, предшествовавшие революции, его произведения в приложениях к  журналу «Нива» были настолько популярны в читательской среде, что их  «тираж в России был втрое сильней Бунина, все рос…».

(продолжение в следующем выпуске)