Выпуск 9.
Званые обеды по поводу православных двунадесятых праздников или семейных торжеств, в дворянских и купеческих семьях отличались размахом и изысканностью блюд. Подготовка к ним велась не один день.
«Все сбились с ног, готовясь к празднику, отдавая и принимая распоряжения /…/ боясь, что не застынет желе, что не хватит вилок, что пережарятся налевашники, хворостики…» («Суходол»)
Желе, налевашники, хворостики считались десертом. Налевашники представляли собой жареные во фритюре большие вареники с начинкой из сваренных в сиропе ягод, обсыпанные сахаром или толченой корицей. Хворостики – жареное во фритюре тонко раскатанное сладкое тесто разной формы. По рецептам Елены Молоховец их легко приготовить современным хозяйкам.
«Хворост обыкновенный.
Взять 2 яйца, 1/4 стакана воды, l,5 ложки водки или рома, 1/4 стакана сахара, около 2,5 стакана муки, замесить довольно крутое тесто. Раскатать очень тонко, нарезать полосками, прорезать середину, вывернуть один конец; или три узенькие полоски сплести вместе; или вырезать розанчики. Жарить в масле».
Из тонко раскатанного теста, сделанного по этому же рецепту, не менее вкусными получаются и небольшие пирожки треугольной формы (наливашники). Их следует «начинить вареньем, слепить плотно края, смазывая яйцом, изжарить в масле».
«В столовой стол был уставлен закусками, посудой и разнообразными графинами: гости то и дело выходили из гостиной, наливали рюмки, чокались и, потыкав вилками, возвращались к картам. В буфетной кипел ведерный самовар: старик-буфетчик /…/ накладывал граненые вазы вареньем, наливал стаканы черным чаем и посылал подносы в гостиную» («Святые»)
В.Н. Муромцева, впервые побывавшая на праздничном застолье в Глотово по поводу престольного праздника, святого Равноапостольного князя Владимира, святых мучеников Кирика и Иулиты, в книге «Беседы с памятью» описала это следующим образом:
«В зале уже были накрыты два стола, которые ломились от закусок, громадных пирогов, покрытых белоснежными салфетками, от бутылок с водками, наливками, вином /…/ Наконец все разместились, на некоторое время стало тихо: отдают должное Дуняшиным пирогам с разными начинками. И только и слышен стеклянный стук рюмок, шуршание платьев горничных да редкие фразы хозяев: «Не хотите ли балычка?» или «Передайте, пожалуйста, вон ту селедочку…», или «Еще по рюмочке…» Только после супа, поразившего меня количеством пупков разной величины, завязываются разговоры /…/ после мороженого встают изо стола…»
О том, какие столы накрывали специально для случайных гостей на Пасху, можно судить по одной дневниковой записи Ивана Алексеевича:
«Весной 1901 годы мы с Куприным часто ходили в гости к начальнице женской ялтинской гимназии, Варваре Константиновне Харкевич, восторженной даме, обожательнице писателей. На Пасху мы пришли к ней и не застали дома. Пошли в столовую, к пасхальному столу, и, веселясь, стали пить и закусывать.
Куприн предложил: «Давай напишем и оставим ей на столе стихи». И стали, хохоча, сочинять, и я написал:
В столовой у Варв. Константинны
Накрыт был стол отменно-длинный,
Была тут ветчина, индейка, сыр, сардинки,
И вдруг ото всего ни крошки, ни соринки:
Все думали, что это крокодил,
А это Бунин в гости приходил».
Одним из любимых семейных праздников были именины – день памяти святого, в честь которого был назван виновник торжества.
«Дом был полон гостей, соседей, родственников, своих и чужих слуг, — в доме именины.
Идет обед, долгий, необычный, с пирожками, с янтарным бульоном, с маринадами к жареным индейкам, с густыми наливками, с пломбиром, с шампанским в узких старинных бокалах». («Именины»)
В дворянских семьях на именинах всегда было шампанское – вино, считавшееся праздничным, дорогим. Подавали его к концу обеда, перед десертом. Накормить гостя «за здоровье именинника» старались как можно лучше. Не скупились на деликатесы. Гости за столом тоже не стеснялись. Вера Николаевна в книге «Жизнь Бунина» рассказывает об одном забавном эпизоде на именинах отца писателя. «17 марта, в день Алексея Божьего Человека, именины отца. Было много гостей. В Ельце Алексей Николаевич закупил вина, закусок — деньги еще не перевелись, и вот в этот-то день дьякон из Знаменского съел один всю икру, два фунта /…/
— А какой аппетит был у отца в пору моего раннего отрочества, — часто вспоминал Ивана Алексеевич, — раз он, уже совсем одетый, чтобы отправиться на охоту, проходил мимо буфета, где стоял непочатый окорок. Он остановился, отрезал кусок, окорок оказался очень вкусным, и он так увлекся им, что съел его весь… Да и вообще, — продолжал Иван Алексеевич, — аппетиты у помещиков были легендарные: Рышков съел в Ельце за ужином девять порций цыплят!.. а вот Петр Николаевич Бунин заваривал кофий всегда в самоваре…»
Отсутствием аппетита не страдали представители самых разных сословий. В бунинском рассказе «Хорошая жизнь» есть такая фраза о мальчике, купеческом сыне:
«/…/ ел он страсть сколько: и колбасу, и бомбы шоколадные, и крендели, и слойки, — чего только его душа захочет».
«/…/ весь вечер пили чай, варенья было страшно много и все разное, так что можно было подходить и пробовать, подходить и пробовать…» («Суходол»)
