Сегодня исполняется 90 лет со дня присуждения И.А. Бунину Нобелевской премии.  О том, каким был этот день для Ивана Алексеевича и его домочадцев, мы и предлагаем вам узнать, познакомившись с воспоминаниями его супруги Веры Николаевны Муромцевой и  дневниковой записью Галины Кузнецовой.

«9 ноября. Завтрак. Едим гречневую кашу. Все внутренне волнуемся, но стараемся быть покойными. Телеграмма Кальгрена нарушила наш покой. Он спрашивал, какое подданство у Яна. Ответили: refugié russe [русский изгнанник]. Мы не знаем, хорошо это или плохо.

 За завтраком я: «Давай играть в тотализатор. Ян, ты за кого?» – «Мне кажется, дадут финляндцу, у него много шансов…» – «А вы, Галя?» – «Не знаю… ничего не могу сказать». Я: «А мне кажется, если не русскому, то португальцу скорее».

После завтрака все разошлись. Ян сел опять писать. Галя предложила кино. Он ответил неопределенно. Часа полтора писал. Погода была хмурая. В синема все же пошли.  /…/

 Звонок по телефону. Прошу Леню подойти. Через секунду он зовет меня. Беру трубку. Спрашивают: хочу ли я принять телефон из Стокгольма. Тут меня охватывает волнение, главное – говорить через тысячи километров. И когда мне снова звонят и я сквозь шум, гул, какие-то голоса улавливаю отдельные слова:

«Votre mari, prix Nobel, voudrais parler à Mr. Bounine…»  [ Ваш муж – лауреат Нобелевской премии, мы хотели бы поговорить с мсье Буниным]. Леня летит в синема».

(В.Н. Муромцева – Бунина. «Беседы с памятью». Из  очерка «То, что я запомнила о Нобелевской премии»)

«В четверг 9-го был тяжелый день: ожидание. Все были с утра подавлены, в тайне нервны и тем более старались заняться каждый своим делом. /…/ И. А. сел за письменныйстол, не выходил и как будто даже пристально писал /…/

  День был нежный, с солнцем сквозь белое, почти зимнее русское небо. Я смотрела в третьем часу на широко и кротко упавший с неба свет над Эстерелем и думала о том, что на другом конце света сейчас решается судьба Бунина и судьба всех нас.  /…/Леонид спросил, что делать в случае, если придет телеграмма из Стокгольма (мы решили пойти днем в синема, чтобы скорее прошло время и настало какое-нибудь решение), и сам же ответил, что придет за нами.

В синема И. А. был нервен и сначала даже плохо смотрел. В зале былохолодно, он мерз.  /…/  Когда началось второе отделенье, /…/  оглянувшись на свет ручного фонарика, внезапно блеснувшего позади в темноте зала, я увидала у занавеса двери фигуру Леонида /…/ Все последующее происходило как-то тихо, но тем более ошеломительно. Леонид подошел сзади в темноте, нагнулся и, целуя И. А., сказал: «Поздравляю вас… звонок из Стокгольма…» И. А. некоторое время оставался сидеть неподвижно, потом стал расспрашивать. Мы тотчас вышли, пошли спешно домой.

Около пяти часов принесли первую телеграмму /…/  Потом телеграмму от Шведской академии. /…/  Но это было только начало… Весь вечер не умолкали звонки из Парижа, Стокгольма, Ниццы и т. д. Уже все газеты знали и спешили получить интервью. /…/

В десятом часу мы с И. А. вышли в город. В парке Монфлери, в темноте кто-то неинтеллигентным голосом навстречу: «Не знаете ли, где здесь вилла Бельведер?» — «Здесь».— «Я ищу Бунина, который сегодня получил премию Нобеля».— «Это я». Волшебное превращенье. Изменение тона,поклоны, представленья. Корреспондент от ниццской газеты.  /…/Интервью было дано тут же по дороге, он спустился с нами в Грасс.

На бульваре нас поймали еще два журналиста, отыскивавшие Бельведеруже в течение двух часов /…/  и тут же началось спешное интервью. Потом была сделана первая фотография, на следующее утро появившаяся в «Эклерёре» вместе с интервью, которое пришлось давать мне, так как И. А. был так взволнован, что не на все сразу мог отвечать».

  (Г.Н. Кузнецова «Грасский дневник»)