Выпуск 1.
Любое жильё на Руси было немыслимо без печи. При строительстве новой избы первым делом проектировали именно её, а потом уже все остальное. Отсюда и возникла поговорка «Плясать от печки».
Место расположения выбирали или в центре дома, чтобы тепло распространялось равномерно по всему помещению, или в том углу кухни, к которому примыкала другая комната.
В старину существовал даже неофициальный народный праздник – День
русской печи, который отмечали 19 мая. К
этому времени холода отступали, и печь,
за исключением северных районов, прекращали постоянно топить.
«В горнице было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скатертью стол, за столом чисто вымытые лавки; кухонная печь, занимавшая дальний правый угол, ново белела мелом; ближе стояло нечто вроде тахты, покрытой пегими попонами, упиравшейся отвалом в бок печи; из-за печной заслонки сладко пахло щами — разварившейся капустой, говядиной и лавровым листом». (И.А. Бунин «Темные аллеи»)
Русская печь, в отличие от «голландки», выполняла сразу несколько функций: грела, кормила, сушила, лечила, светила, помогала поддерживать чистоту. Внушительная толщина печных стенок в 25–40 сантиметров способствовала тому, что даже в самый лютый мороз с одной протопки тепло держалось в помещении на протяжении суток. Как правило, начинали ежедневно топить печь в середине октября.
В качестве топлива использовали хворост, дрова, солому, а также гречневую лузгу. По воспоминаниям старожилов, в Ельце особо ценились дрова березовые, от которых тепло дольше держалось. Иву и осину покупали неохотно, хотя они и были намного дешевле. А вот сосну и ель старались не брать из-за сильного дыма и копоти. Ещё хорошо на топку шла ржаная солома.
«Бывало, внесут зимой в наш коридор с десяток снопов, а мы, детишки, и рады стараться влезть на кучку, кувыркнуться с неё. /…/ Любили ещё смотреть, как горит солома в печи — сначала огонь приглушен вложенной массой соломы, все в печи дымно, тускло, но огонь понемногу борется за жизнь, крепнет, наконец, одолевает тьму и дым, разгорается ярким пламенем, превращая солому в ярко-красный, хотя и коротко живущий жар». (из воспоминаний уроженца Ельца К.В. Скуфьина )
В Ельце, в семье настоятеля Покровской церкви Леонова маленькие дети развлекались, «купаясь в гречневой лузге, которой топили печи, зарываясь в неё по горло, пачкаясь гречневой пылью». ( Д.М. Нацкий «Мой жизненный путь»)
К одной из сторон печи сбоку обычно делали лежанку, на которой можно было погреться и поспать 3 детям или одному взрослому. Так, в селе Телегино под Ельцом, в доме священника Нацкого, в «спальне была просторная лежанка, уложенная кафелем, который нам в детстве не казался жестким, тем более что стелили на него ржаную солому. Когда приносили сноп, мы любили выбирать из него засохшие васильки и риттершпоры».
В городском доме печь обогревала, как правило, несколько комнат. Если позволяли средства, её заднюю часть отделывали белым кафелем, блестящая поверхность которого называлась зеркалом. Вспоминая съемные квартиры в Ельце, Дмитрий Иванович писал:
«Флигелек наняли на Рождественской улице в доме торговца овчинными полушубками Павла Григорьевича Павлова. В маленькой комнате была небольшая русская печка, а в большую выходило печное зеркало. Помещение было холодное, зима суровая. Топлива было мало: солома плохо родилась, и мы топили полусырыми дубовыми палками».
Следующая «квартира была не пышная, но теплая, для нас удобная. В большой комнате была просторная печная лежанка. Я и другие любили полежать на ней, да ещё для большего согрева ног засовывать их в форточку, сделанную в зеркале печи в уровень с лежанкой. Форточка эта вела в жаркий духовой короб. Класть туда голые ноги было невозможно, даже в шерстяных чулках было горячо, шерсть пропаливалась». (Д.И. Нацкий «Мой жизненный путь»)
Итак, печь зимой была самым теплым местом в доме. Полежать, понежиться — предел мечтаний для уставшего, озябшего или заболевшего человека.
«Воротился он бледный, с дрожащими ногами, и попросился у стряпухи на печку. Она равнодушно спросила:
–
Ай захворал?
– Служил тридцать лет, – в тон ей ответил Аверкий, влезая на нары, ставя лапоть в печурку и поднимаясь в тесное, жаркое пространство между печью и потолком, – служил тридцать лет с чистым лицом, а теперь шабаш, ослаб… Блоху не подкую, – пошутил он. – Износился, задыхаться стал, – еще тверже и даже с удовольствием сказал он, ложась». (И.А. Бунин «Худая трава»)
Помимо приболевших членов семьи, постоянно находиться на печи могли ещё старики. Просто так лежать на ней было не принято, хотя бы потому, что «станешь лежать на печи, так не будет ничего в печи», «хочешь есть калачи, так не лежи на печи».
