Литературно-мемориальный музей И.А. Бунина

Страницы жизни великого русского писателя.

Выпуск 4

Первый гимназический день, солнечный и погожий, развеял печаль и тоску по родным юного первоклассника: «…как нарядны мы были! Все с иголочки, все прочно, ловко, все радует: расчищенные сапожки, светло-серое сукно панталон, синие мундирчики с серебряными пуговицами, синие блестящие картузики на чистых стриженных головках, скрипящие и пахнущие кожей ранцы, в которых лежат только вчера купленные учебники, пеналы, карандаши, тетради… А потом – резкая и  и праздничная новизна гимназии: чистый каменный двор, сверкающие на солнце стекла и медные ручки входных дверей, чистота, простор и звучность выкрашенного за лето свежей краской коридоров, светлых классов, зал и лестниц; звонкий гам и крик несметной юной толпы…»

«В первый день в гимназии всегда интересно: молебен в сборной зале, а затем, в классах выбор парты и диктовка классным наставником, какие учебники надо приобрести…»

Со следующего дня началось учение, которое Бунину с его феноменальной памятью и наблюдательностью   в первое время давалось очень легко. «Учился я легко; хорошо только по тем предметам, которые более или менее нравились, по остальным – посредственно, отделываясь своей способностью быстро все схватывать, кроме чего-нибудь уж очень ненавистного, вроде аористов».  Проблемы с уроками начались позже, когда стали изучать точные науки, особенно математику.

«Что еще сказать о моих школьных годах? За эти годы я из мальчика превратился в подростка. Но как именно совершилось это превращение, опять один Бог ведает. А внешне жизнь моя шла, конечно, очень однообразно и буднично. Все то же хождение в классы, все то же грустное и неохотное ученье по вечерам уроков на завтра, все та же неотступная мечта о будущих каникулах, все тот же счет дней, оставшихся до святок, до летнего отпуска, – ах, если бы поскорей мелькали они!»

 На каникулы Иван уезжал уже в Озерки, в имение, которое перешло к Буниным в мае 1881 года по наследству после смерти Анны Ивановны Чубаровой, бабушки писателя по материнской линии.  Усадьба, расположенная на склоне балки над прудом,  состояла из хозяйственных построек и одноэтажного дома с садом. Она была намного живописнее, чем в Бутырках, с землёй более двух тысяч десятин, большим фруктовым садом, за которым была березовая роща, и аллей серебристых тополей, ведущей к дому.

   Дом был деревянным, на низком фундаменте, его высокая красная крыша виднелась из окружающего сада. Большие окна с цветными вверху стеклами смотрели в сад, где в романтическом запустении росли яблони, вишни и две древние груши с мелкими плодами.

   Перед домом поднималась высокая ель – «заветная», как называл её писатель. Среди кустов сирени, спускающихся к пруду, росла старая черемуха – приют соловьев. В мае из её зеленой гущи от зари до зари раздавалось их пение.

   В романе «Жизнь Арсеньева» И.А.Бунин так описывал усадьбу: «… уютный двор, окруженный старинными службами, старинный дом с деревянными колоннами на двух крыльцах, темно-синие и багряные стекла в окнах зала…»

Не менее интересен фрагмент её описания в рассказе «Антоновские яблоки»: «Сад славился своей запущенностью…, а дом – крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, — ветки лип обнимали его, — был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, — так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз, — окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, — два старых больших крыльца с колоннами.

Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета… Во всех комнатах – в лакейской, в зале, в гостиной – прохладно и сумрачно: это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места.»

 В Озерках летом  Иван   вместе с друзьями плавал по пруду  на плоту из старых ворот, играя в  индейцев.

«««Продолжение следует»»»

Страницы жизни великого русского писателя.

Выпуск 3

В 10 лет Иван впервые надолго уедет из родного дома. В Ельце он будет учиться в мужской казенной классической гимназии, поближе узнает город, полюбит его древность и славное историческое прошлое. «Город гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые», а во времена княжеств Суздальского и Рязанского принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси, что, по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее. В свое время он, конечно, не раз пережил все, что полагается: в таком-то веке его «дотла разорил» один хан, в таком-то другой, в таком-то третий, тогда-то «опустошил» его великий пожар, тогда-то голод, тогда-то мор и трус… Вещественных исторических памятников он при таких условиях, конечно, не мог сохранить. Но старина в нем все же очень чувствовалась, сказывалась в крепких нравах купеческой и мещанской жизни, в озорстве и кулачных боях его слобожан, то есть жителей Черной Слободы, Заречья, Аргамачи, стоявшей над рекой на тех желтых скалах, с которых будто бы сорвался некогда вместе со своим аргамаком какой-то татарский князь». 

Чтобы учится сразу в 1 классе, минуя подготовительный, пришлось сдавать вступительные экзамены: 

« Три года готовили меня к этому знаменательному дню; а меня только заставили помножить 53 на 30, рассказать, кто такие были амаликитяне, попросили «четко и красиво» написать «снег бел, но не вкусен», да прочесть наизусть: « Румяной зарею покрылся восток…»

Жить пришлось на квартире, снимая комнаты у елецких мещан, поскольку своего собственного дома в городе Бунины не имели. Хорошую комнату или квартиру сразу не найдешь, особенно в чужом городе. Может быть, и из-за этого, родителям пришлось несколько раз искать новое пристанище младшему сыну. Его квартирными хозяева в разное время были: мещанин Бякин на улице Торговой; кладбищенский ваятель памятников Студеникин; родственница Вера Аркадьевна Петина-Орлова , молодая красивая вдова, веселая и общительная; и, наконец, Анна Осиповна Ростовцева, у которой он и прожил больше всего – около 3 лет. (В 1988 году в этом доме был открыт литературно-мемориальный музей писателя). 

Первый день в Ельце на квартире оставил далеко не радостные воспоминания: совершенно другая, непривычная среда, чужие люди, хмурая погода…

«…..на дворе …. было сумрачно, к вечеру стало накрапывать, бесконечная каменная улица, на которую я смотрел из окошечка, была мертва, пуста … на высокой колокольне, поднимавшейся вдали за железными пыльными крышами в ненастное темнеющее небо, каждую четверть часа нежно, жалостно и безнадежно пело и играло что-то…

Отец в такой вечер тотчас закричал бы зажечь огонь, подать самовар или прежде времени накрывать на стол к ужину, – «терпеть не могу этого чертового уныния!» Но тут огня не зажигали, за стол когда попало не садились, – тут на все знали свой час и срок.Так было и теперь: огонь зажгли, когда уже совсем стемнело и воротился из города хозяин. Это был высокий, стройный человек с правильными чертами смуглого лица и сухой черной бородой, кое-где тронутой серебристыми волосами, чрезвычайно скупой на слова, неизменно требовательный и назидательный, на все имевший и для себя и для других твердые правила, какой-то «не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами» раз навсегда выработанный устав благопристойной жизни, как домашней, так и общественной. /…/ в его семье (состоявшей из миловидной и спокойной жены, двух тихих отроковиц с голыми круглыми шейками и шестнадцатилетнего сына)  неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом: безмолвие, порядок, деловитость, предопределенность в каждом действии, в каждом слове…»

Запомнился на всю жизнь и первый ужин, состоявший из похлебки, рубцов с соленым арбузом и крупеня. Ваня не мог из-за запаха есть рубцов и ел только соленый арбуз, который ему нравился».

«««Продолжение следует»»»

Страницы жизни великого русского писателя.

Выпуск 2

В 1875 году, когда  Ивану  было 5 лет,   родители взяли его с собой на ярмарку в  Елец, чтобы купить ему сапожки.  Это было  первое в  его жизни путешествие, самое далекое и самое необыкновенное. Его взору предстали купеческие каменные дома, мощеные булыжником мостовые, высокие величественные храмы…

 В воздухе витал аромат спелых яблок.    Базары были завалены арбузами, дынями, всякими фруктами и овощами. Город тогда жил широкой торговой жизнью, особенно ссыпкой зерна.   Но мальчику запомнилась не ярмарка, его «поразил звон, гул колоколов с колокольни Михаила Архангела, возвышавшийся надо всем в таком великолепии, в такой роскоши, какие не снились римскому храму Петра, и такой громадой, что уже никак не могла поразить впоследствии пирамида Хеопса.»    

А на обратном пути из города его ждало еще одно яркое впечатление. Когда проезжали мимо тюрьмы, увидал Ваня за решеткой тюремного окна узника, «с желтым пухлым лицом, на котором выражалось нечто такое сложное и тяжелое, что он еще отроду не видывал на человеческих лицах: смешение глубочайшей тоски, скорби и тупой покорности, и вместе с тем какой-то странной и мрачной мечты.»

И это выражение лица узника настолько поразило впечатленного ребенка, сто всю ночь после этого он не мог сомкнуть глаз.

А дома на хуторе, все было по-прежнему: старый дом, поля вокруг, да бездонное небо…«Великий простор, без всяких преград и границ, окружал меня: где в самом деле кончалась наша усадьба и начиналось это беспредельное поле, с которым сливалась она? Но ведь все-таки только поле да небо видел я».

Что осталось в памяти будущего нобелевского лауреата о жизни в Бутырках? «Я помню веселые обеденные часы нашего дома, обилие жирных и сытных блюд, зелень, блеск и тень сада за раскрытыми окнами … Помню, как сладко спала вся усадьба в долгое послеобеденное время… Помню вечерние прогулки с братьями, которые уже стали брать меня с собой, их юношеские восторженные разговоры … Помню какую-то дивную лунную ночь, то, как неизъяснимо прекрасен, легок, светел был под луной южный небосклон, как мерцали в лунной небесной высоте редкие лазурные звезды, и братья говорили, что все это – миры, нам неведомые и, может быть, счастливые, прекрасные, что, вероятно, и мы там будем когда-нибудь».

«Помню: однажды, вбежав в спальню матери я вдруг увидал себя в небольшом трюмо… : на меня … глядел уже довольно высокий, стройный и худощавый мальчик в коричневой косоворотке, в черных люстриновых шароварах, в обшарпанных, но ловких козловых сапожках».

Много лет спустя, вспоминая детство и отрочество, Иван Алексеевич рассказывал, что, будучи необыкновенно правдивым, он вдруг в восьмилетнем возрасте начал безудержно фантазировать и лгать: «Ворвусь, например, из сада или со двора в дом, крича благим матом, что на гумне у нас горит рига или что бешеный волк примчался с поля и вскочил в открытое окно людской кухни, — и уже душой веря и в пожар, и в волка. И длилось это с год, и кончилось столь же внезапно, как и началось. А возвратилось, — точнее говоря, начало возвращаться, — в форме той сюжетной «лжи», которая и есть словесное творчество, художественная литература, ставшая моей второй натурой с той ранней поры, когда я начал писать как-то совершенно само собой, став на всю жизнь только писателем».

«««Продолжение следует»»»

Страницы жизни великого русского писателя.

Выпуск 1

Жизнь любого человека напоминает книгу, которую можно с интересом читать. Иногда она напоминает авантюрный роман или занимательный рассказ, иногда драму, но всегда в ней есть то, что остается в памяти надолго. Предлагаем познакомиться с некоторыми страницами жизни великого русского писателя Ивана Алексеевича Бунина.

Скромная могила в Сент – Женевьев – де – Буа под Парижем. Каменный крест, выполненный по эскизу Александра Бенуа и напоминающий другой крест – с Труворова городища под Псковом. Надпись бесстрастно свидетельствует, что И.А. Бунин родился в 1870 году и умер в 1953. Две даты разделяет чёрточка, вместившая в себя всю эту долгую, трудную, счастливую и страдальческую жизнь. 

Живя в эмиграции, в Париже,  Иван Алексеевич писал:

«Тысячи вёрст отделяют великий город, где мне суждено писать эти строки, от тех русских полей, где я родился, рос. И обычно у меня такое чувство, что поля эти где-то бесконечно далеко, а дни, которые считаются моими первыми днями, были бесконечно давно. Но стоит мне хотя немного напрячь мысль, как время и пространство начинают таять, сокращаться… Я прежний, опять в том же самом отношении к этим  полям и дорогам, к этому воздуху, к этому небу…»

Бунин родился   в Воронеже, но, по его словам, города совсем не помнил, поскольку прожил там до четырех лет.  Детские годы, оставшиеся в памяти, прошли    в Черноземном Подстепье, на  хуторе Бутырки и в деревне Озёрки Елецкого уезда. «Зимой – безграничное снежное море, летом – море хлебов, трав, цветов».Отец  называл   Бутырки Гунибом за его труднодоступность зимой и в распутицу.  Случалось, его заносило глубокими снегами так, что, как вспоминал старший брат Бунина Евгений, «ни конный, ни пеший не мог  проникнуть, а если кто и рисковал к нам забрести, то трудно было его провести. Часто приходилось посылать работников с лопатами откапывать и прокладывать дорогу, так хутор был занесен – едва виднелись крыши в виде сугробов и макушки деревьев садика. Мы месяцами бывали отрезаны ото всего мира, и если не хватало необходимых запасов, то уже – терпи. /…/ Весной наш Гуниб бывал окружен водой и становился как бы полуостровом. А Ваня, начитавшись Робинзона  Крузо и про индейцев, мастерил себе затейливые дикарские костюмы или доспехи рыцарей вместе со своим преподавателем Н.И. Ромашковым, который у нас проживал».

Доходу с хутора было не много, он постепенно приходил в упадок. Землю Алексей Николаевич сдавал крестьянам, в хозяйстве были две-три коровы и несколько лошадей.  Бурьяном, крапивой и татарками зарастал и сад, но дети  видели в этом лишь особую прелесть.  С первыми лучами солнца мальчики ходили ловить перепелов, встречая зарю. А   еще  Ване  в ту пору  хотелось   «взобраться на облачко и плыть, плыть на нем в жуткой высоте» или на ночь «поиграть со звездой, которую он уже запомнил, видя её из своей кроватки».

Русское дворянство  в ту пору было уже на излёте, да и Бунины, вопреки семейным преданиям, не принадлежали никогда к особенно родовитой и  состоятельной его части. Отец был мелкопоместный барин,  пуще всего любивший охоту. Ополченец Крымской кампании, человек с нравом честным, вольным и безудержным, он и не заметил, как спустил имения своей жены. В весёлую минуту любил взять в руки гитару.   Младший сын многое унаследовал в характере от отца, в том числе образность мышления, эмоциональность и литературный талант. От матери Ивану досталась повышенная впечатлительность и чувствительность.

  Бунины часто ездили гостить в имение бабушки в Озёрки, со старым прудом и садами,   к тётке в имение Каменка,  к родственникам в Глотово.

То, что ранние свои годы Бунин провёл в деревенском уединении, навсегда породнило его с природой, изострило все его чувства. Однажды домашний учитель подарил мальчику первый в его жизни коробок красок, и он стал мечтать о том, чтобы сделаться художником, долгими часами разглядывал небо, землю, освещение.

«Зрение у меня было такое, что я видел все семь звёзд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги».