(советские новогодние открытки II половины ХХ века)
Новогодние праздники любимы и детьми, и взрослыми. В эти зимние дни, как никогда, хочется свободно вздохнуть, освободившись от груза забот и проблем, встретить новый, 2024 год, с хорошим настроением, в любви и радости. И, конечно, найти теплые, сердечные слова, чтобы поздравляя своих родных и близких с долгожданным волшебным праздником, передать им свои чувства и настроение. До того, как мы стали делать это по телефону или сообщением в мессенджере, Новый год невозможно было представить без ярких, красивых поздравительных открыток, которые заранее посылали родственникам и друзьям.
Взгляните на почтовые открытки второй половины ХХ века. Они были разными, но такими добрыми и душевными! Художники, которые их создавали, передавали не только праздничное настроение, но и щедро делились частичкой своей души, вспоминая детство и любимых сказочных героев. Кстати, мы совсем не случайно сделали именно такую подборку новогодних открыток. На каждой из них изображены предметы, подобные тем, которые находятся в экспозициях и интерьере нашего музея. Посмотрите внимательно, найдите их и укажите в комментарии.
Кто правильно назовет больше всего предметов, получит в подарок от музея электронную поздравительную открытку.
90 лет назад, 10 декабря 1933 года, Ивану Алексеевичу Бунину была вручена в Стокгольме Нобелевская премия. О том, как это было, лучше всего расскажут дневниковые записи самого лауреата, воспоминания поэтессы Галины Кузнецовой и корреспондента «Последних новостей» и «Нувель литтерэр» Андрея Седых (псевдоним Якова Цвибаха), выполнявшего в этой поездке обязанности личного секретаря писателя.
Андрей Седых:
Встреча на вокзале
«В Стокгольм приехали на рассвете. Толпа на вокзальном перроне, «юпитеры» кинооператоров, поднос с хлебом солью и букеты цветов на руках В. Н. Буниной и Г. Н. Кузнецовой… Через час мы были уже в особняке Г. Л. Нобеля. В окне — канал с темной, свинцовой водой, тяжелая громада королевского дворца и хлопья мокрого, быстро тающего снега».
Галина Кузнецова:
Могила А. Нобеля
«10 декабря. День раздачи премий. Утром Ивана Алексеевича возили возлагать венок на могилу Нобеля».
Иван Алексеевич Бунин:
«Был готов к выезду в 4 1/2. Заехали в Гранд-отель за прочими лауреатами. Толпа едущих и идущих на улице. Очень большое здание — «концертное». Лауреатов… провели отдельным входом. Все три молодые» .
Андрей Седых:
Концертный зал .
«В Концертный зал надо было приехать не позже 4 часов 50 минут дня/…/ Помню, как мы поднимались по монументальной лестнице при красноватом, неровном свете дымных факелов, зажженных на перроне. Зал в это время был уже переполнен — мужчины во фраках, при орденах, дамы в вечерних туалетах… За несколько минут до начала церемонии на эстраде, убранной цветами и задрапированной флагами, заняли места члены Шведской академии. По другой стороне эстрады стояли четыре кресла, заготовленные для лауреатов. Ровно в пять с хоров грянули фанфары, и церемониймейстер, ударив жезлом о пол, провозгласил:
король Густав V
— Его Величество король!
В зал вошел ныне покойный Густав V — необыкновенно высокий, худощавый, элегантный. За ним шли попарно члены королевской семьи, двор. Снова зазвучали фанфары — на этот раз для лауреатов. Бунин вошел последний, какой то особенно бледный, медлительный и торжественный».
Иван Алексеевич Бунин:
«В зале фанфары — входит король с семьей и придворные. Выходим на эстраду — король стоит, весь зал стоит.
И.А. Бунин в первом ряду крайний справа
Эстрада, кафедра. Для нас 4 стула с высокими спинками. Эстрада огромная, украшена мелкими бегониями, шведскими флагами (только шведскими, благодаря мне) и в глубине и по сторонам. Сели. Первые два ряда золоченые вышитые кресла и стулья — король в центре. Двор и родные короля. /…/ За королем и Двором, которые в первом ряду, во втором дипломаты. В следующем семья Нобель, Олейниковы. В четвертом ряду Вера, Галя, старушка-мать физика-лауреата. Первым говорил С. об Альфреде Нобель.
Момент вручения премии королём
Затем опять тишина, опять все встают, и я иду к королю. Шел я медленно. Спускаюсь по лестнице, подхожу к королю, который меня поражает в этот момент своим ростом. Он протягивает мне картон и футляр, где лежит медаль, затем пожимает мне руку и говорит несколько слов. Вспыхивает магния, нас снимают. Я отвечаю ему.
Аплодисменты прерывают наш разговор. Я делаю поклон и поднимаюсь снова на эстраду, где все продолжают стоять. Бросаются в глаза огромные вазы, высоко стоящие с огромными букетами белых цветов где-то очень высоко. Затем начинаются поздравления. Король уходит, и мы все в том же порядке уходим с эстрады в артистическую, где уже нас ждут друзья, знакомые, журналисты. /…/ Затем мы уезжаем /…/ в Гранд отель, откуда мы перейдем на банкет, даваемый Нобелевским Комитетом, на котором будет присутствовать кронпринц, многие принцы и принцессы, и перед которым нас и наших близких будут представлять королевской семье, и на котором каждый лауреат должен будет произнести речь.
Диплом И.А. Бунина
Мой диплом отличался от других. Во-первых тем, что папка была не синяя, а светло-коричневая, а во-вторых, что в ней в красках написаны в русском билибинском стиле две картины, — особое внимание со стороны Нобелевского Комитета. Никогда, никому этого еще не делалось».
Галина Кузнецова:
«Вечером был банкет в большом зале Гранд-Отеля, где
посредине бил фонтан. Зал в старошведском стиле, убранный теми же
желто-голубыми флагами. Посреди главный стол, за которым, среди членов
королевской семьи, сидели лауреаты /…/.
Речи начались очень скоро. И. А. говорил, однако, очень поздно, после того как пронесли десерт (очень красивая церемония: вереница лакеев шла, высоко неся серебряные блюда, на которых в глыбах льда лежало что-то нежное и тяжелое, окруженное розово-паутинным, блестящим, сквозившим в свете канделябров). /…/ говорил отлично, твердо, с французскими ударениями, с большим сознаньем собственного достоинства и временами с какой-то упорной горечью».
По словам А. Седых, над текстом речи Бунин работал « много часов, переделывал ее, взвешивал каждое слово. Полагалось сказать комплимент королю, поблагодарить Академию, а Бунин хотел сказать нечто большее: подчеркнуть, что Нобелевская премия была присуждена писателю изгнаннику как знак совершенной независимости, как символ уважения свободы совести и свободы мысли».
Стокгольм. На вечере в честь св. Люсии
Вспоминая те дни, секретарь также отмечал: « успех Буниных в Стокгольме был настоящий. Иван Алексеевич, когда хотел, умел привлекать к себе сердца людей, знал, как очаровать, и держал себя с большим достоинством. А Вера Николаевна сочетала в себе подлинную красоту с большой и естественной привлекательностью. Десятки людей говорили мне в Стокгольме, что ни один нобелевский лауреат не пользовался таким личным и заслуженным успехом, как Бунин».
Большинство читателей знают И.А.Бунина как прекрасного поэта и писателя, но, тем не менее, его с полным правом можно назвать и литературоведом. Будучи молодым журналистом, сотрудником газеты «Орловский вестник», он написал много историко-литературных обзоров, связанных с Елецким краем. Первая его критическая статья «Поэт-самоучка» была напечатана в журнале «Родина» за 1888 год, № 24. Написана она была о Егоре Ивановиче Назарове – елецком мещанине, участнике суриковского кружка поэтов – самоучек, авторе двух стихотворных сборников, вышедших под одинаковым названием – «Собрание стихотворений Е.И.Назарова» в 1888 году в Москве, а спустя год – в Ельце . Эта статья появилась под непосредственным впечатлением знакомства Бунина с Назаровым. Впоследствии, вспоминая о том «страстном интересе вообще к писателям», который владел им в ранней юности, Иван Алексеевич добавлял: «даже к таким, каким был некто Назаров», и далее рассказывал о своей встрече с ним: «Озёрский кабатчик как-то сказал мне, что в Ельце появился «автор». И я тотчас поехал в Елец и с восторгом познакомился в базарном трактире с этим Назаровым…»
В посвященной ему статье Бунин в первую очередь высказывает мысль о необходимости всемерной поддержки молодых, начинающих писателей, которые по своему происхождению и материальному достатку не принадлежат к интеллигентному и привилегированному классу, вследствие чего даже обладая «задатками таланта и глубиною чувств», остаются совершенно неизвестными.
г. Елец конца ХIХ века
Рассказывая о безрадостном детстве Егора Ивановича, тяжелой жизни, наполненной нуждой и лишениями, непосильным физическим трудом, Бунин отмечает сохраненное им нравственное достоинство и стремление к истине, любовь к родному городу, реке Сосне.
Безотрадная жизнь, отсутствие помощи и сочувствия окружающих привели, по мнению Ивана Алексеевича, к тому, что стихотворения Назарова «носят крайне грустный отпечаток: он с горечью оплакивает свои юношеские мечты, разочарованно смотрит на людей и видит всюду лишь темные стороны жизни. /…/ Нет для него впереди счастья, и безысходной скорбью звучит его песня».
Из всех
стихотворений Бунину больше всего понравились «Памяти Надсона»,
«Встреча Нового года» и «Море житейское», причем текст последнего он счел нужным привести
полностью:
Экземпляр первого издания
«Море житейское, море глубокое, Волны свирепые, бури жестокие Вечно тревожат бездонное море, Тонут бесследно в нем радость и горе. Вечно волнуется племя людское, Войны, пожары, голод, разбои, Клятвы, обеты в любви неизменной, Ненависть, злоба, недуг прокаженный, Стоны и вопли застигнутых роком — Все заливается общим потоком, Все поглощает бурливое море: Счастье, надежды, радость и горе».
В заключительной части статьи Иван Алексеевич
еще раз повторяет, что сложись иначе обстоятельства, из Назарова вышел бы хороший поэт.
Память о Назарове Бунин сохранил надолго – впоследствии он признавался, что этот поэт-самоучка в какой-то степени послужил ему прототипом Кузьмы Красова в повести «Деревня» и Ивана Андреевича Балавина в романе «Жизнь Арсеньева». Внешне, судя по бунинскому описанию в романе, Назаров в пору их знакомства выглядел так:
Е.И. Назаров
«человек неопределенных лет, одетый по европейски, с очень чистым и как бы прозрачным желтоватым лицом, с белесыми волосами, аккуратно причесанными на прямой ряд, с желтыми тонкими усами и быстрым взглядом светло-зеленых глаз». Во время еще одной случайной встречи на Тихвинской ярмарке бросилось в глаза, что был он « чист и наряден – во всем с иголочки, в новой соломенной шляпе и с блестящей тросточкой». Ещё Бунин отметил, что говорил он сухо и быстро, временами насмешливо, но, тем не менее, внимательно относился к собеседнику. 16-летнему Ивану он дал такой совет «…вам очень крепко надо подумать о своем будущем. Вы меня простите, для занятий литературой нужны и средства к жизни и большое образование /…/ Вот вспоминаю себя. Без ложной скромности скажу, малый я был не глупый, еще мальчишкой видел столько, сколько дай Бог любому туристу, а что я писал? Вспоминать стыдно! /…/
Пусть я послужу вам поводом для серьезных размышлений о себе. Сидеть сиднем в деревне, не видать жизни, пописывать и почитывать спустя рукава – карьера не блестящая. А у вас заметен хороший талант и впечатление вы производите, простите за откровенность, очень приятное…» (И.А. Бунин «Жизнь Арсеньева»)
Говорил так Назаров, исходя из опыта прожитых лет. Сын обедневшего купца, самостоятельно овладевший грамотой в восемь лет, он ещё в детстве был отдан в услужение в мучную лавку. Юношей был подносчиком в кабаке, затем работал на табачной фабрике, приказчиком, служил в земстве и на бирже. В поисках заработка поездил по стране. Жил в Рязани, Москве, Воронеже, Липецке. Вернувшись в родной Елец, попытал счастья в торговле, завел крупное хлебное дело, но вскоре разорился. В поэтическом сборнике «И. З. Суриков и поэты-суриковцы», помимо поэзии, упоминается ещё одно его увлечение: «Много сил Е. Назаров отдал краеведению, работая для Орловской ученой архивной комиссии, публиковал труды по истории Орловщины, в частности Ельца».
г. Елец. Городская управа
Последние годы, больной и одинокий, жил на скудное жалование писаря Елецкой городской мещанской управы.
Вот таким был елецкий поэт, чьё имя от забвения было
спасено Буниным критическим разбором его
стихотворного сборника.
«В вашем небольшом, но таком красивом городе, жил удивительный художник…» Эти слова приходилось неоднократно слышать от совершенно разных посетителей нашего музея после просмотра его работ, посвященных бунинским местам в окрестностях Ельца. И это действительно так.
Николай Иванович Климов родился 23 ноября 1948 года в Караганде. С 1957 года местом жительства стал Елец, который , по его словам, сразу стал родным и любимым. Всего лишь спустя шесть лет после окончания в 1970 году Московского художественного училища имени Памяти 1905 года, был принят в Союз художников СССР. Его картины с успехом экспонировались на многих международных и всероссийских выставках, всегда привлекали внимание насыщенными яркими красками и оптимистичным взглядом на окружающий мир, невольно завораживали и поражали. Многие ельчане помнят, что его можно было часто увидеть на улице, делающего наброски в этюдник в любое время года, в любую погоду. Именно так, в большинстве случаев, рождались и оживали на полотне живописные шедевры: улочки старого Ельца, старинные храмы, удивительные по красоте и настроению пейзажи елецкой округи… Заслуженный художник РФ, Николай Иванович последние 15 лет сочетал творческую деятельность с педагогической, был преподавателем в Елецком государственном училище искусств имени Т.Н. Хренникова. Работы Н.И. Климова хранятся в музее А. Пластова (г. Москва), в Липецком областном краеведческом музее, Липецкой областной картинной галерее, в Елецком краеведческом музее, в музеях и частных коллекциях по всей России, а также Рима, Барселоны, Берлина, Мадрида. В нашем музее тоже есть его картины: портреты членов семьи И.А. Бунина и пейзажи, написанные в бунинских местах: деревнях Озёрки, Польское, Бунино. Последние и предлагаем вам посмотреть.
«Старый дом под липой»«Дорога из Озёрок в Бунино»«Антоновские яблоки»«Дома в Бунино»«Дом в Бунино»«Озёрки. Бунинский пруд»
Сегодня исполняется 90 лет со дня присуждения И.А. Бунину Нобелевской премии. О том, каким был этот день для Ивана Алексеевича и его домочадцев, мы и предлагаем вам узнать, познакомившись с воспоминаниями его супруги Веры Николаевны Муромцевой и дневниковой записью Галины Кузнецовой.
«9 ноября. Завтрак. Едим гречневую кашу. Все внутренне волнуемся, но стараемся быть покойными. Телеграмма Кальгрена нарушила наш покой. Он спрашивал, какое подданство у Яна. Ответили: refugié russe [русский изгнанник]. Мы не знаем, хорошо это или плохо.
За завтраком я: «Давай играть в тотализатор. Ян, ты за кого?» – «Мне кажется, дадут финляндцу, у него много шансов…» – «А вы, Галя?» – «Не знаю… ничего не могу сказать». Я: «А мне кажется, если не русскому, то португальцу скорее».
Г.Кузнецова, И.А. Бунин, В.Н. Бунина, Л. Зуров в столовой виллы «Бельведер»
После завтрака все разошлись. Ян сел опять писать. Галя предложила кино. Он ответил неопределенно. Часа полтора писал. Погода была хмурая. В синема все же пошли. /…/
Звонок по телефону. Прошу Леню подойти. Через секунду он зовет меня. Беру трубку. Спрашивают: хочу ли я принять телефон из Стокгольма. Тут меня охватывает волнение, главное – говорить через тысячи километров. И когда мне снова звонят и я сквозь шум, гул, какие-то голоса улавливаю отдельные слова:
«Votre mari, prix Nobel, voudrais parler à Mr. Bounine…» [ Ваш муж – лауреат Нобелевской премии, мы хотели бы поговорить с мсье Буниным]. Леня летит в синема».
(В.Н. Муромцева – Бунина. «Беседы с памятью». Из очерка «То, что я запомнила о Нобелевской премии»)
«В четверг 9-го был тяжелый день: ожидание. Все были с утра подавлены, в тайне нервны и тем более старались заняться каждый своим делом. /…/ И. А. сел за письменныйстол, не выходил и как будто даже пристально писал /…/
Грасс
День был нежный, с солнцем сквозь белое, почти зимнее русское небо. Я смотрела в третьем часу на широко и кротко упавший с неба свет над Эстерелем и думала о том, что на другом конце света сейчас решается судьба Бунина и судьба всех нас. /…/Леонид спросил, что делать в случае, если придет телеграмма из Стокгольма (мы решили пойти днем в синема, чтобы скорее прошло время и настало какое-нибудь решение), и сам же ответил, что придет за нами.
В синема И. А. был нервен и сначала даже плохо смотрел. В зале былохолодно, он мерз. /…/ Когда началось второе отделенье, /…/ оглянувшись на свет ручного фонарика, внезапно блеснувшего позади в темноте зала, я увидала у занавеса двери фигуру Леонида /…/ Все последующее происходило как-то тихо, но тем более ошеломительно. Леонид подошел сзади в темноте, нагнулся и, целуя И. А., сказал: «Поздравляю вас… звонок из Стокгольма…» И. А. некоторое время оставался сидеть неподвижно, потом стал расспрашивать. Мы тотчас вышли, пошли спешно домой.
Около пяти часов принесли первую телеграмму /…/ Потом телеграмму от Шведской академии. /…/ Но это было только начало… Весь вечер не умолкали звонки из Парижа, Стокгольма, Ниццы и т. д. Уже все газеты знали и спешили получить интервью. /…/
Вилла «Бельведер»
В десятом часу мы с И. А. вышли в город. В парке Монфлери, в темноте кто-то неинтеллигентным голосом навстречу: «Не знаете ли, где здесь вилла Бельведер?» — «Здесь».— «Я ищу Бунина, который сегодня получил премию Нобеля».— «Это я». Волшебное превращенье. Изменение тона,поклоны, представленья. Корреспондент от ниццской газеты. /…/Интервью было дано тут же по дороге, он спустился с нами в Грасс.
На бульваре нас поймали еще два журналиста, отыскивавшие Бельведеруже в течение двух часов /…/ и тут же началось спешное интервью. Потом была сделана первая фотография, на следующее утро появившаяся в «Эклерёре» вместе с интервью, которое пришлось давать мне, так как И. А. был так взволнован, что не на все сразу мог отвечать».
Среда - воскресенье: с 09.00 до 17.00 касса 09.30 - 16.30
Выходной: понедельник, вторник
Санитарный день: последний рабочий день месяца
Телефон для справок: (47467) 2-43-29
