Выпуск 2.

Представитель ряжских  Буниных,  Леонтий Клементьевич  долгие годы защищал южнорусскую границу.

 Как писал Ю. Гончаров,   «с конным отрядом  он охранял броды на Польном Воронеже, на   натоптанной татарами Ногайской дороге, был воеводою в Костёнске, южнее Воронежа, потом Ольшанске,  за Острогожском, — на Кальмиусской дороге, на другом излюбленном татарами пути,  который выводил их к Ельцу, Ефремову, Ливнам…»  Ольшанская  крепость с шестью сторожевыми башнями   располагалась на высоком, обрывистом берегу Тихой Сосны. Длина её стен равнялась 147 саженям. В 1677 году  здесь  под командованием  Леонтия Бунина  состояло 230 детей боярских городовой службы, 92 стрельца, 75 казаков, 32 станичника, 11 пушкарей, 30 служивых черкес.

Гарнизон располагал 8 пушками. Сохранилось несколько  донесений Леонтия Бунина воронежскому воеводе – о появлении вблизи  пограничных городов татарских воинских людей и бое с ними, о постройке стругов для отправления донскому казачьему войску хлебных припасов и т.д. 

Также и от мценской ветви Буниных в военных архивных документах   встречаются имена дальних родственников писателя: поручика  Ивана  Яковлевича Бунина, в отставке проживавшего в Елецком уезде;

Ивана  Федоровича Бунина  (1745 – 1816), капитана  Ингерманландского пехотного полка, участника войны с Турцией и взятия крепости Хотин; а также прадеда  Бунина Дмитрия Семёновича, в молодости служившего в гвардии каптенармусом в чине сержанта.   

8 лет, с 1819 по 1827 год,  отдал  армии двоюродный дед писателя Владимир Дмитриевич Бунин. Местом его службы был сначала Фанагорийский гренадерский полк, затем  23-й  Егерский, а следом —   Рижский драгунский.  

 В последнем некоторое время находился  на службе ещё один близкий родственник Бунина – дядя Николай Николаевич. Достигнув чина  поручика,  в 1848 году он  вышел в отставку и уехал в деревню. Когда же на юге России разразилась война, приведшая к осаде Севастополя, и в помощь армии по губерниям стали формировать ополченские дружины с офицерами-дворянами и ратниками из крестьян. По жребию  елецкого дворянства   выпало идти воевать во главе 65-й Елецкой дружины  братьям Буниным -Николаю и Алексею, будущему отцу писателя.

Сборы в поход были хлопотливые и скорые. Каждому офицеру ополчения надо было на свои средства изготовить соответствующий мундир, обзавестись всем нужным в дороге и на войне, кроме только оружия, взять с собой надежную повозку и лошадь, чтобы было на чем везти своё имущество, запас домашней провизии.

Николай Николаевич был назначен командовать 4-й ротой,  воевал на легендарном Малаховом кургане. Алексей Николаевич сначала был квартирмейстером, впоследствии ещё и казначеем. Он был защитником другого знаменитого рубежа севастопольской обороны   – 4-го бастиона, где сражался вместе с молодым подпоручиком  Львом Толстым. По окончании Крымской кампании наиболее отличившиеся офицеры 65 Елецкой дружины были отмечены наградами, среди которых Алексею Николаевичу  в «высочайшем приказе» было объявлено «монаршее благоволение».

В документе о роспуске ополчения, хранящемся в Воронежском архиве, есть следующие строки:

«…прапорщик Алексей Николаев Бунин избран дворянством в Елецкую дружину, на сборный пункт которой прибыл 1 апреля 1855 года и назначен казначеем и квартирмейстером. /…/ был в походе против англичан, французов и турок с 15 июля по 1 сентября со сборного пункта из города Ельца в Крым;  с 21 сентября по 25 ноября в движениях по Евпаторийскому и Перекопскому уездам по распоряжению генерал-лейтенанта Плаутина, с 25 ноября по 14 апреля 1856 года на передовой позиции у Северного Севастополя под начальством войск и артиллерии Северных укреплений генерал-майора Шейдемана, а с этого числа выступил в обратный поход и прибыл в г. Елец 10 августа того же года.

/…/ в награду отлично-усердной и ревностной службы его в ополчении всемилостивейше разрешено ему /…/  в знак памяти о службе в оном носить на груди без ленты крест ополчения».

  С детских лет в памяти Ивана сохранились рассказы отца о  днях его боевой молодости. В «Жизни Арсеньева» Бунин, вспоминая путешествие в Крым, напишет:

 « Было что-то, что связывалось с моим смутным представлением дней Крымской войны: какие-то редуты, какие-то штурмы, какие-то солдаты того особенного времени, что называлось «крепостным» временем, и смерть на Малаховом кургане дяди Николая Сергеевича, великана и красавца полковника, человека богатого и блестящего, память которого была в нашей семье всегда окружена легендой. А главное — был в этом дне какой-то пустынный и светлый приморский холм, а на этом холме, среди камней, какие-то белые цветы вроде подснежников, что росли на нем только потому, разумеется, что еще в младенчестве слышал я как-то зимой слова отца:

-А мы, бывало, в Крыму, в это время цветочки рвали в одних мундирчиках!»