(к 150 — летию со дня рождения И.С. Шмелёва)
Выпуск 5.
Вернувшись из Крыма в Москву весной 1922 года, Шмелёв начал хлопотать об отъезде за границу, куда его уже давно настойчиво звал Бунин. 20 ноября 1922 года супруги выехали, по официальной версии, для лечения в Берлин. О прибытии в Германию Шмелёв сразу известил Бунина:
«Дорогой Иван Алексеевич, после долгих хлопот и колебаний – ибо без определённых целей, как пушинки в ветре, проходим мы с женою жизнь, — пристали мы в Берлине /…/. Почему я в Берлине? Для каких целей? Неизвестно./ …/ ¼ % остается надежды, что наш мальчик каким-нибудь чудом спасся. Не это невероятно. Всего не напишешь. /…/ осталось во мне живое нечто – наша литература, и в ней – Вы, дорогой, теперь только Вы, от кого я корыстно жду наслаждения силой и красотой родного слова, что может и даст толчки к творчеству, что может заставить принять жизнь для работы».
В январе 1923 года Шмелевы, благодаря бунинским уговорам и хлопотам, перебрались во Францию и обосновались в Париже. Есть несколько дневниковых записей Веры Николаевны, относящихся к их встречам в первые месяцы приезда:
18 января.
« Вечером у нас Шмелевы и Цетлины. Иван Сергергеевич читал «Это было», что он хочет прочесть на вечере. Читает он хорошо, увлекаясь».
27 января.
«Были у Цетлиных. Интересный разговор о поэтах, почему поэт должен быть консервативным, должен быть порождением быта. Ян развивал свою теорию о воспоминаниях, о наследственности, об органичности в поэзии. /…/ Шмелев сначала был как-бы задет, но затем, когда Ян объяснил, что он говорит о духовности в наследстве, то согласился. Ян говорил: «Вот и ваш талант объясняется, может быть, тем, что предки ваши были староверы, жили духовно, боролись из-за веры. Тут уже начинается культура». Шмелев говорил, что он думал о влиянии на литературу церкви, духовных служб, что они играли в жизни писателей большую роль».
6 марта.
«Днем были Шмелевы. Гуляли в Булонском лесу, потом зашли к нам, пили чай. Я прочла письма из Москвы. Ольга Александровна меня всегда успокаивает. Может быть, отчасти оттого, что её горе самое большое: расстреляли, замучили и неизвестно куда кинули сына. А сын у них, кажется, правда был чудесный, храбрый, благородный».
Лето этого года Шмелевы провели у Буниных в Грассе на вилле «Мон-Флери». 20 мая Вера Николаевна писала супруге Шмелева:
«Милая, дорогая Ольга Александровна, не знаю еще, какой будет Ваш ответ, но я хочу еще раз сказать Вам, что Вам необходимо приехать к нам и жить до тех пор, пока мы не надоедим Вам. Ян по-детски радуется, что Иван Сергеевич будет жить вместе с ним. Для Ивана Сергеевича Грасс прямо необходим. Сюда присылают на поправку нервных людей. Я вижу по Яну и по себе, как здешний воздух успокаивает. Дом у нас большой. Мы можем Вам предложить 2 комнаты с чудным видом на море и горы Эстерель. Вы будете жить над нами, и если захотите уединиться, то это сделать легко. Сад у нас большой, 2 гектара. Перед домом площадка, на которой 8 пальм, около входной двери два куста гелиотропа. Сад идет по горе, на которой есть и оливки, и хвойные деревья, и фруктовые деревья даже. Порою кажется, что живешь в раю».
Здесь, на вилле, Иван Сергеевич смог дописать эпопею «Солнце мертвых» о большевистском терроре и голоде в Крыму, и здесь же появились первые разногласия писателей, обусловленные большой разницей в характерах, темпераментах, взглядах. Свидетельством этого могут служить следующие записи Веры Николаевны о Шмелёве:
17 июля.
«Трудный он человек – или молчит с обиженным видом или кричит возбужденно о вещах всем известных, тоном пророка. /…/ Он породы Горького, Андреева, а не Яна, даже не Куприна. Ему хочется поучать, воспитывать, поэтому сам слушать не умеет».
17 августа .
« В нем как бы два человека: один – трибун, провинциальный актер, а другой – трогательный человек, любящий все прекрасное, доброе, справедливое».
Иван Алексеевич, как всегда, был более категоричен, выражая своё мнение через несколько месяцев в письме к Тырковой — Вильямс: «Тяжелый во всех смыслах человек!»
(продолжение в следующем выпуске)
