Страницы жизни великого русского писателя.
Выпуск 15
Революция 1917 года в одночасье изменила жизнь России. То, что творилось на московских улицах, приводило Бунина в ярость.
Памятник Скобелеву, скинутый с пьедестала и лицом вниз брошенный на грузовик…
Колющие лед монахи Страстного монастыря…
Густо заплеванные шелухой мостовые – новая Москва постоянно лузгала семечки…
Красные знамена, лозунги, демонстрации, бессмысленные лица под кепками и солдатскими папахами…
И мучительное ощущение собственного бессилия – нельзя было ни противостоять происходящему, ни бежать – нечто подобное творилось по всей России. Дневниковые записи о тех страшных, «окаянных» днях 1918 – 1921 годов расскажут всему миру и потомкам о том, через какой ад суждено было пройти русскому народу.
Если коротко ответить на вопрос о чем они, можно сказать так: об отношении Бунина к революции, гражданской войне, к тому «кровавому кошмару», который сопровождал писателя в последние годы его жизни на родине. Современные критики отзываются о ней так:
«Книга проклятий, расплаты и мщения, пусть словесного, она по темпераменту, желчи, ярости не имеет ничего равного в «больной» и ожесточенной белой публицистике. Потому что и в гневе, аффекте, почти исступлении, Бунин остается художником: и в несправедливости великой – художником. Это только ЕГО БОЛЬ, МУКА, которую он унес с собой в изгнание».
В «Окаянных днях» запечатлены только самые важные картинки новой жизни. Бунин стремился писать не просто «дневник», то есть поденные записки, но своего рода летопись развала великого государства. Гордившийся своим бесстрастием по отношению к революции 1905 года, он словно бросился в водоворот, в воронку кипящей уличной жизни, жадно впитывая происходящее в Москве, Одессе, но в итоге только укрепляясь в своем суждении: Россия погибла.
В «Траве забвения» Валентин Катаев писал: «Почти каждый день, в любую погоду Бунин несколько часов подряд ходил по городу. Именно ходил, а не гулял, быстрым легким шагом, в коротком до колен демисезонном столичном пальтишке, с тростью, в профессорской ермолке вместо шляпы – стремительный, напряженно внимательный, сухощавый. Характер одесских улиц постоянно менялся в зависимости от политической обстановки. /…/
Я наблюдал Бунина на солдатской барахолке, где он стоял посреди толпы с записной книжкой в руках, невозмутимо и неторопливо записывая своей четкой клинописью частушки, которые выкрикивали два братишки – черноморские военморы, лихо отплясывая, положив руки друг другу на плечо и мотая широкими «клешами», — модное «Яблочко» или «Дерибасовскую». /…/
Помню доводящий до обморока, тошнотворный запах кунжутного масла, чеснока, едкого человеческого пота.
Но Бунин не обращал на это никакого внимания и спокойно работал, покрывая своими записями страничку за страничкой.
Самое поразительное было то, что на него решительно никто не обращал внимания, несмотря на его профессорскую внешность, которая никак не сливалась с базарной толпой, а может быть, именно вследствие этой внешности: кто знает, за кого его принимали».
«…как только город становится «красным», тотчас резко меняется толпа, наполняющая улицы. Совершается некий подбор лиц, улица преображается. /…/ На этих лицах прежде всего нет обыденности, простоты. Все они почти сплошь резко отталкивающие, пугающие злой тупостью, каким-то угрюмо-холуйским вызовом всему и всем».
