«Мы оба выходцы из Орловской губернии…»

Медиа-публикация к 150-летию со дня рождения
Л. Андреева

Часть 3.

21 марта 1916 года в Глотово Бунин записал в дневнике: «Говорили об Андрееве. Все-таки это единственный из современных писателей, к кому меня влечет, чью всякую новую вещь я тотчас читаю /…/ В жизни порою бывает очень приятен. Когда прост, не мудрит, шутит, в глазах светится острый природный ум. Все схватывает с полуслова, ловит малейшую шутку. /…/ Шарлатанит, ошарашивает публику, но талант. /…/ А пишет лучше всего тогда, когда пишет о своей молодости, о том, что было пережито».

По свидетельству Корнея Чуковского, Андреев «писал почти всегда ночью – я не помню ни одной его вещи, которая была бы написана днем. Написав и напечатав свою вещь, он становился к ней странно равнодушен, словно пресытился ею, не думал о ней. Он умел отдаваться лишь той, которая еще не написана. Когда он писал какую-нибудь повесть или пьесу, он мог говорить только о ней: ему казалось, что она будет лучшее, величайшее, непревзойденное его произведение».

Литературному творчеству отдавался полностью, «до полного истощения сил. Бывали месяцы, когда он ничего не писал, а потом вдруг с невероятной скоростью продиктует в несколько ночей огромную трагедию или повесть. Шагает по ковру, пьет черный чай и четко декламирует; пишущая машинка стучит как безумная, но все же еле поспевает за ним. /…/Он не просто сочинял свои пьесы и повести, – он был охвачен ими, как пожаром».

Поразительной работоспособностью отличался и Бунин. Николай Телешов вспоминал: «Работать он мог очень много и долго: когда гостил он у меня летом на даче, то, бывало, целыми днями, затворившись, сидит и пишет; в это время не ест, не пьет, только работает, выбежит среди дня на минутку в сад подышать и опять на работу, пока не кончит». То же самое было и в эмиграции. Подтверждение тому — в «Грасском дневнике» Галины Кузнецовой: «И.А. пишет по 3 – 4 печатных страницы в день./…/ Пишет он буквально весь день, очень мало ест за завтраком, пьёт чай и кофе весь день. Вот уже больше месяца, если не полтора, длится такой режим. Нечего говорить, что он поглощен своим писанием полностью. Все вокруг не существует».

Ещё Бунин считал, что заглавия рассказов ничего не должны объяснять /…/, считая это дурным тоном: «С какой стати давать читателю сразу же ключ, пускай он хоть немного поломает себе голову над заглавием». Того же мнения придерживался и Андреев.

Интересные строки об этом есть в заметке Бунина о пьесе Горького «На дне»: «Заглавие пьесы «На дне» принадлежит Андрееву. Авторское заглавие было хуже: «На дне жизни». Однажды, выпивши, Андреев говорил мне, усмехаясь, как всегда в подобных случаях, гордо, весело и мрачно, ставя точки между короткими фразами, твердо и настойчиво:

— Заглавие – всё. Понимаешь? Публику надо бить в лоб и без промаха. Вот написал человек пьесу. Показывает мне. Вижу: «На дне жизни». Глупо, говорю. Плоско. Пиши просто. «На дне». И. всё. Понимаешь? Спас человека. Заглавие штука тонкая. Что было бы, например, если бы я вместо «Жизнь человека» брякнул: «Человеческая жизнь»? Ерунда была бы. Пошлость. А я написал «Жизнь человека». Что, не правду говорю? Я люблю, когда ты мне говоришь, что я «хитрый на голову». Конечно, хитрый».